С.Есенин. Анализ стихотворения

О СТИХОТВОРЕНИИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА «Я ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ ДЕРЕВНИ...»

Стихотворение Есенина «Я последний поэт деревни», написанное в 1920 году, можно назвать эпитафией уходящему миру деревни (такой, какой ее знал и любил Есенин). Подобное настроение появляется во многих стихотворениях этого времени; «вымирающим образом деревни» называет Есенин в одном из своих писем жеребенка из цикла «Сорокоуст».

Поэт чувствует, что не может воспевать новое: оно кажется ему дисгармоничным. Поэтому так сильны становятся у Есенина мотивы ненужности теперь его поэзии; связывая себя с исчезающей деревней, он говорит и о неизбежности своего ухода. 
Стихотворение «Я последний поэт деревни» не имеет сюжета, в нем не происходит никакого действия. Главное в стихотворении – внутренние ощущения лирического героя, предсказывающего свою судьбу.
Сильнее всего звучит тема смерти, гибели прежнего мира (и поэта этого мира – деревни – вместе с ним), пронизывающая все стихотворение. В первом четверостишии герой прощается со всем, что ему дорого, ловит последние мгновения перед наступлением нового (а это «скоро» произойдет, на что указывают эпитеты последний и прощальная). Первая строфа – единственная, в которой глаголы стоят в настоящем времени; герой как бы живет настоящим (доживает), а в будущем ему нет места. Во втором четверостишии поэт, сравнивая себя с догорающей свечой, предсказывает свою скорую смерть (И луны часы деревянные // Прохрипят мой двенадцатый час). В третьей и четвертой строфах сталкиваются образы старой деревни и нового, приходящего ей на смену; нарастает отрицательное отношение к этому новому. В пятом – последнем – четверостишии продолжает звучать и усиливается тема смерти (панихидный пляс справляет ветер по старому миру); почти дословно повторяются слова из второй строфы (Скоро, скоро часы деревянные // Прохрипят мой двенадцатый час!), но повторение звучит более резко и неожиданно – теперь это отдельное восклицательное предложение, к тому же после двух с половиной строф, где вообще не было лирического «я», повторяется дважды и слово скоро, которое отсылает к третьему четверостишию (скоро выйдет железный гость), устанавливая прямую связь между наступлением нового, то есть гибелью старой деревни, и смертью поэта.
Слова последний поэт деревни можно понимать по-разному. Они могут значить «последний поэт в деревне», то есть последний из ее обитателей, кто ее воспевает и кому дорога именно уходящая старина, последний, кто жалеет о ее исчезновении; тогда дощатый мост и березы – конкретные признаки этой деревни. Но вероятнее, что слово деревня здесь имеет более общий смысл, превращаясь в некий символ: герой – последний поэт, воспевающий деревню, с приходом нового она утрачивает для него свою поэтичность.
В стихотворении сконцентрировано то, что ярче всего выражает красоту и поэзию деревни: дощатый мост, который скромен в песнях, кадящие листвой березы (которые часто сравниваются со свечками у Есенина; свеча действительно появляется, но в следующей строфе), злак овсяный, зарею пролитый; колосья-кони. Все это противопоставлено единственному образу железного гостя (видимо, подразумевается трактор), причем его чужеродность сразу подчеркивается: он назван «гостем», хотя именно он станет хозяином (о хозяине старом будут тужить). Сама деревня (в понимании последнего ее поэта) – это песня: мост поет, березы служат обедню; она наполнена различными звуками (ржаньем колосьев-коней), тогда как железный гость зловеще молчит (и убивает эти песни). Деревня полна жизни: живы мост, березы, пляшущий ветер, колосья. Грань между одушевленным и неодушевленным стирается: колосья-кони сливаются в одно, их ржанье может быть и звуком, издаваемым конями, и словом, образованным от рожь, ржаной; ветер же, сосущий (и в других стихах Есенина встречается глагол сосать в переносном значении, например, в «Гой ты, Русь моя родная…»: только синь сосет глаза) это ржанье, или разносит звук, или колышет ниву. Сам поэт деревни уподобляется свече из телесного воска. Ладони же гостя (то есть черная горсть) – чужие, безжизненные (строка Не живые, чужие ладони делает чужое синонимом мертвого), песни при нем не смогут именно жить; кажется, что этот гость вообще уничтожит жизнь. (В письме Е.И. Лившиц Есенин писал: «Трогает меня… только грусть за уходящее милое родное звериное и незыблемая сила мертвого, механического».) С деревней связаны религиозные мотивы (обедня берез, панихидный пляс ветра, поэт – свеча), машина же бездушна. Противопоставление видно и в цветовой символике: свеча догорает золотистым пламенем, поле названо голубым (в стихах Есенина вся Русь окрашивается в этот цвет: голубая Русь), злак овсяный пролит зарею; железный гость черен. Однако будущее именно за ним: все остальное отходит в прошлое, сам поэт становится лишним в новой картине мира.
Смерть героя синонимична наступлению ночи: сама смерть – полночь, двенадцатый час, а возвещают ее луны часы деревянные, хотя часы эти не бьют, не звонят, но хрипят. Этот хрип и черный цвет смерти-ночи и горсти железного гостя – знаки наступающей в мире дисгармонии.
Эти образы тоже по-своему поэтичны. Герой утверждает: «…этим (курсив мой. – О.П.) песням при вас не жить!» – но, возможно, появятся другие, новые песни. В стихотворении «По-осеннему кычет сова…» (примерно того же времени) Есенин говорит:
Без меня будут юноши петь,
Не меня будут старцы слушать.
Новый с поля придет поэт,
В новом лес огласится свисте.
Но это предсказание возможности новой поэзии в новом мире не отменяет для лирического героя стихотворений Есенина трагичности совершающихся перемен: в этом новом мире поэту старой деревни места нет.